Оля лежала, свернувшись, на медвежьей шкуре у входной двери и тихо плакала. Ее нагое тело подрагивало, заставляя еле слышно звенеть стальную цепь, идущую от ошейника к кольцу в стене. Сегодня первый раз за последние два года хозяин отправил ее ночевать у двери, с позором выгнав из спальни. Притянутые кандалами друг к другу руки и ноги слегка затекли, чуть саднили следы на теле. Но не это было причиной слез. Боль, полученная от хозяина, была ей в радость, а следы, оставленные рукой господина, - как похвальная запись в дневнике прилежной ученицы. Она любила его, любила преданно и верно, как положено ценной вещи, которой дорожат и пользуются с удовольствием. Оля давно уже осознала, что от рождения была готова стать рабыней. И она была бесконечно признательна хозяину за то, что он увидел и воспитал в ней ни с чем несравнимую страсть – страсть подлинной мазохистки. Она давно перестала стесняться своей наготы не только в доме, но и где угодно и перед кем угодно, готовая по приказу господина немедленно сбросить с себя одежду, принять нужную позу и служить так, как от нее потребуют. Ее не смущало то, что другие видят на ее теле следы наказаний и нетускнеющее клеймо на лобке, оставленное раскаленным металлом. Она была рабыней и не хотела иной судьбы.
…Клеймо. Это было напоминание на всю жизнь. Тогда хозяин наказывал ее долго и жестоко. Потом три дня она провела в камере, закованная в настоящие тяжелые кандалы, на сухой колкой соломе. Ее тело, покрытое высохшим потом и засыхающими рубцами, болело и саднило. Сильно хотелось пить. Но она не жаловалась. Хозяин поступил справедливо. И она выдержала наказание достойно. Ее сердце наполняли гордость и радость от того, что она осталась в этом доме. Это поддерживало ее все время, что она провела в темноте без воды и пищи. Впрочем, ежедневно ее выводили «погулять». Стояла зима, снегу намело по пояс. После полумрака камеры солнце слепило, в глазах крутились темные круги. Проваливаясь в сугробы, она совершала круг вокруг дома. В первый момент холодный снег обжигал кожу, и на какое-то время это было даже приятно. Меньше саднили раны, грязное тело радовалось свежему прикосновению чистого белого снега. Потом мороз давал себя знать. Кожа покрывалась мурашками и крупными каплями тающего снега. Заиндевевший металл кандалов прилипал к рукам и ногам. Чтобы согреться, надо было двигаться энергичнее. Она старалась, но сил было мало. Помогал хлыст хозяина, направлявший и в прямом смысле подстегивавший ее. Ожег хлыста, потом несколько быстрых шагов, потом снова упадок сил, сковывающий холод, и снова свист хлыста. Наконец, положенное число кругов пройдено. Она ложится лицом в сугроб. Набухшие от мороза и возбуждения соски обволакивает мягкий снег.  Низ живота сводит медленно подбирающийся оргазм. Двадцать ударов плетью на морозе рвут кожу, бросая девушку в жар. Боль от порки доводит ее до вершины страдания и возбуждения. Оргазм накрывает ее, заставляя забыть и холоде, и о боли. Обратно в камеру хозяин несет ее на руках.
Через три дня, к исходу ночи хозяин открыл дверь камеры, снял с Оли кандалы и вывел ее, нетвердо стоящую на ногах. Потом было несколько дней настоящего блаженства. Хозяин нежно купал ее в ванне, баюкал в мягкой чистой постели, кормил с ложечки, ласкал, гладил, лечил ее раны. Она готова была в голос плакать от такой нежности и заботы. Наконец, когда хозяин решил, что силы его рабыни в полной мере восстановились, он напомнил ей о последней части испытания. На ее теле навсегда должен будет остаться знак искупления и верности. Клеймо ее господина. Он показал ей специально отлитую форму, приложил к лобку, выбирая самое красивое расположение. От прикосновения пока еще холодного металла Олино сердце забилось чаще, дыхание перехватило. Она представила, как это будет. Знак рабыни, навечно. Поставленный рукой хозяина. Она опустилась на колени и поцеловала ноги хозяина. Он смотрел на нее с нежностью и любовью.
Вечером того же дня Оля стояла посреди подвала. Господин приготовил жаровню, в ней ярко пылал огонь. Клеймо лежало на столике. Хозяин волновался, она чувствовала это, хотя внешне он был абсолютно спокоен. Волнение передалось и ей. Сейчас ей предстоит перенести новую боль, какую она еще не испытывала. При этой мысли ее непроизвольно стало охватывать знакомое возбуждение. Дыхание стало глубже, соски набухли, вагина начала увлажняться. Хозяин подвел ее к высокой стойке и заставил перегнуться через нее, как на мостике. Затем он приковал ее руки и ноги к кольцам в полу. Ее талию он плотно пристегнул к стойке, цепь ошейника закрепила запрокинутую голову, не давая поднять ее. Хозяин нежно гладил ее тело, лаская соски и клитор. Потом пристегнул к соскам специальные виброзажимы и вставил вибратор в ее киску. Через несколько минут ее начал трясти сильнейший оргазм. Чтобы усилить возбуждение хозяин стал не очень сильно стегать ее по груди и животу. Потом он поставил жаровню так, чтобы ей было видно и стал накаливать клеймо. Она видела, как металл краснеет, потом начинает белеть. Ее охватил страх, страх неизведанной боли, перемешивающийся с сильнейшим сексуальным возбуждением. И вот, когда она в очередной раз почти подошла к оргазму, хозяин резко выключил вибраторы, схватил раскаленное добела клеймо, и плотно прижал его точно к намеченному месту внизу ее живота. Словно молния пронзила Олин мозг. Дикая, невозможная боль судорогой пронзила ее тело.  Пронзительный вопль вырвался из ее груди. Мышцы свело страшным напряжением. Она рванулась, в удерживавших ее оковах. На пике возбуждения боль притупляется, но эту боль притупить было невозможно. Шипение, запах опаленного тела наполнили подвал. И через несколько мгновений все кончилось. Господин отнял клеймо и на коже рабыни остался багровый след – знак его власти над ее телом и душой. Благодаря отвлекавшему ее возбуждению Оля не потеряла сознания. Боль не уходила, она стала ее частью. Клеймо горело на ее теле, слезы текли из глаз, хотелось унять боль, смахнуть ее или убежать от нее. Она, наверное, носилась бы в исступлении по подвалу или выбежала бы на улицу и бросилась в сугроб. Но оковы держали ее на месте, заставляя смириться с болью, сжиться с ней. Потом хозяин освободил ее лишь на мгновение, поставил на ноги тут же сковал ей руки за спиной. Он подвел ее зеркалу, и Оля увидела вспухшее, красное пятно на своем лобке.
- Опухоль спадет и останется только знак, - сказал хозяин. – Теперь это часть твоего тела.
Она опустилась на колени и поцеловала протянутую ей руку. Ночь она провела, пристегнутая к кровати за руки и за ноги. Ее то бросало в жар, то бил крупный озноб. Хозяин гладил ее, успокаивал, целовал ее тело. Потом она, наконец, впала в забытье и заснула. Через пару дней опухоль спала и Оля разглядела четко проступившую на коже эмблему своего господина. Она была великолепна. Теперь она будет всегда носить украшение, которое никто с нее не снимет. Даже она сама. Даже если не будет хозяина. Но об этом было лучше не думать. Больше всего на свете она боялась потерять своего господина…
Утром ко мне приехал знакомый. Приехал не один, вместе с девушкой, стройной, молодой и яркой. Оля, как всегда, встретила гостей и проводила их к господину. Девушка бесцеремонно уставилась на голую рабыню, совершенно не обращавшую внимания на свою наготу в присутствии посторонних. Ее взгляд несколько удивленно и заинтересованно скользил по Олиному телу, отмечая ошейник, браслеты на руках и ногах, следы на теле, явно оставленные рукой хозяина. Оля привела гостей в зал и, повинуясь взгляду господина, опустилась на колени перед камином.
Мы поздоровались. Гость не представил свою спутницу, и та, предоставленная себе, мялась у входа, озираясь по сторонам. Обменявшись со мной любезностями, пришедший сказал:
- Ну, что же, как договорились. Я очень рад, что ты согласился. Ты умеешь воспитывать девушек. Твоя рабыня – лучшее подтверждение. Инга! – обратился он к своей спутнице, - я оставляю тебя здесь на столько времени, сколько понадобится, чтобы научить тебя хорошим манерам. Это твой новый хозяин. Он - твой господин до тех пор, пока он не вернет тебя мне. Или не прогонит прочь. Запомни, если ты уйдешь от него, то уйдешь и от меня. А теперь раздевайся, тебя должны осмотреть.
Инга неуверенной походкой прошла на середину комнаты, помялась, глядя то на своего господина, то на меня и мою голую девушку. Потом вздохнула и стала раздеваться. Короткая кожаная юбка и светлый топик упали на пол. Под ними ничего не было, и я одобрительно кивнул,  потом указал на туфли девушки, и она тут же разулась.
- Руки за спину, ноги шире!
Уверенным жестом я взял девушку за подбородок, приподнял ей голову и внимательно посмотрел в глаза. Потом, молча, влепил ей две пощечины. Инга громко охнула, отшатнулась, схватилась за лицо руками.
- За что?
Я вздохнул и усмехнулся.
- Н-да… Тут работать и работать. Она задает вопросы, закрывается, не держит стойку. Как же ты ее воспитывал?
- Ладно. Попробуем. Иди сюда, встань прямо и не дергайся! – это уже Инге.
Та вытерла слезы, снова встала, разведя ноги и убрав руки за спину. Я стал ощупывать ее тело, мять соски. Она прикрыла глаза и задышала чаще. Такая игра ей явно нравилась. Когда моя рука дотронулась до ее щели и пальцы начали теребить клитор, она слабо простонала и подалась навстречу.
- Шлюха! Явная шлюха. Готова отдаться кому угодно, лишь бы взяли.
Эти слова подействовали на девушку, как холодный душ. Она сжалась, зачем-то закрылась руками. Я проводил гостя и вернулся в комнату.
- Ну, что же, в принципе я знаю, что с тобой делать. С этого момента ты в моем полном распоряжении и делаешь только то, что тебе прикажут. За любую промашку буду строго наказывать. Оля объяснит тебе правила. А теперь встань, как положено.
Я взял со стола небольшую легкую плетку и стал легонько стегать Ингу по груди и животу. Девушка слегка закусила губу и крепко сцепила руки за спиной, пытаясь сделать все так, как нужно хозяину. Я внимательно смотрел ей в лицо, улавливая ее эмоции после каждого удара. В ее глазах читались страх, ожидание боли и что-то еще… Я несколько усилил удары, неяркие красные полосы стали прочерчивать кожу девушки. Пару раз я намеренно зацепил набухшие соски. Гримаса боли прочертила лицо Инги, она сжалась и крепче закусила губу. Я погладил ее щелку. Она стала слегка влажной, но только слегка. Я ударил еще сильнее, она вскрикнула, дернулась в сторону, из последних сил стараясь удержать руки за головой. Я снова погладил ее промежность, и она успокоилась, в глазах засветилось желание.
Меня осенила догадка. Вот что мне нужно!
- Оля! Иди сюда! Опустись между ног Инги и поласкай ее!
Моя рабыня, следуя привычке, проворно поднялась с колен и направилась выполнять приказ. Но, сделав несколько шагов и подойдя к Инге, вдруг запнулась. До неё дошёл смысл приказания. Оля нередко оказывалась в центре внимания моих гостей, и ласкать мужчин, отдавая им свое тело, для нее было привычным. Но женщина… Это для неё было впервые. Она нерешительно повернулась ко мне, но я кивнул, подтверждая приказ. Оля, секунду помедлив, опустилась на колени у ног моей «жертвы».  Не поднимая головы, чтобы не встретиться взглядом с Ингой, она нежными пальчиками слегка раздвинула ее уже увлажнившуюся щель. Чужой запах возбужденной женщины неприятно ударил ей в нос. Она непроизвольно дернула головой, но не отстранилась, продолжая гладить раскрывшиеся прямо перед ее лицом половые губы и клитор. Инга застонала, слегка прикрыв глаза, подалась навстречу, отдаваясь неожиданным ласкам. Я резко и сильно ударил ее плеткой по заду. Она простонала, но это уже был не совсем стон боли. Моя плеть становилась дополнением интимных ласк, усиливая и обостряя их. Боль еще не была для нее наслаждением сама по себе, но, смешиваясь с сексом, она уводила девушку на такие вершины страсти, которые недоступны обычным людям. Что ж, у нее есть шанс стать настоящей рабыней!
Я посмотрел на Олю. Она покраснела, ей явно было очень стыдно делать то, что я приказал. Лесбийские игры были для нее внове, и она никогда еще не ласкала другую женщину. Но я видел, что помимо стыда и неловкости ею овладевают невольный интерес и возбуждение. Она своими руками заставляла незнакомую девушку изнывать от наслаждения. Раньше только ее заставляли выть и стонать от боли и страсти, а тут…
Я отложил плетку и взял плетеный кожаный бич.
- Оля, убери руки за голову! И продолжай ласкать ее!
Первый удар пришелся по спине моей верной рабыни и заставил ее приникнуть лицом к широко раскрывшейся щели Инги. Она зажмурилась и, прекрасно понимая, что от нее требуется, стала неумело, но старательно вылизывать Ингину вагину. Ее лицо стало совсем пунцовым.
- Сильнее и быстрее, и открой глаза! - приказал я. Инга стонала уже непрерывно. Я ударил ее поперек попы. Четкий ярко красный след прочертил обе половинки. Она взвыла, но не попыталась закрыться, страстно желая продолжения невыносимой ласки. Я стал пороть их обеих, нанося по  очереди удары по прекрасным девичьим попкам и спинам. Впрочем, если Ольгу я мог пороть только сзади, то грудь Инги была открыта. И я стал стегать моих красавиц в три приема: Ингу сзади, потом по груди, потом Ольгу. Оля, сначала через силу ласкавшая свою новую подругу, вошла в раж и, уже нисколько не стыдясь, лизала и сосала ее промежность, тихо постанывая. Инга же, еще не наученная сдерживаться, выла вовсю. Кончили они почти одновременно.
Вид исполосованных женских тел, влажных и подрагивающих от только что пережитого, не мог оставить меня равнодушным. Я повернул Ольгу к себе, не дав ей подняться. Она, умница, поняла без слов мое желание. Пока моя рабыня доставляла мне удовольствие, Инга примерилась было присесть. Но я строго приказал ей встать на колени в угол и ни в коем случае не опускать руки, заведенные за голову. Я знал, что она сильно устала с непривычки, но это мне и было нужно. Когда я кончил, и Оля тщательно вылизала мой член, я ласково погладил ее по щеке и сказал:
- Ну, вот, теперь ты получила подругу. Сейчас ты покажешь ей, как воспитанная рабыня должна принимать наказание от своего господина.
Мы спустились в подвал, где все было под рукой.
Оля стояла в центре подвала, расставив ноги и заведя руки за голову, готовая ко всему, что я пожелаю с ней сделать. Ее открытое беззащитное тело было предоставлено любым моим фантазиям. На лице была написана покорность в сочетании с возбужденным ожиданием изощренной боли и неизбежного, насильного наслаждения. Но от меня не ускользнул ее короткий, но пристальный взгляд, брошенный на Ингу. В нашей «игре» появился то ли зритель, то ли участник, и это как-то волновало мою девочку. Она чувствовала, как что-то меняется, но что именно - мы оба пока не знали.
Тем временем, я не собирался особенно фантазировать. Мне надо было продемонстрировать новой «ученице» то, как воспитанная рабыня должна переносить обычное, довольно рядовое испытание: порку, зажимы, горячий воск. Гораздо интереснее мне было понаблюдать реакцию Инги и поведение Ольги в присутствии такой же рабыни, как она. Впрочем, я решил разнообразить своей зрительнице просмотр шоу. Кое-что ей придется одновременно испытать самой.
Зрительным местом для Инги стал испанский ослик – треугольный брус на опорах, повернутый острой гранью вверх. Я отрегулировал высоту опор под Ингин рост так, чтобы она еле-еле доставала до пола большими пальцами ног, и усадил ее на место, раздвинув половые губы. Острая грань впилась в промежность девушки, она поморщилась и закусила губу, стараясь опереться на пальцы, и тем самым облегчить давление на нежную раскрытую вульву. Я крепко связал ей руки за спиной, притянув друг к другу запястья и локти. Девушка невольно прогнулась в спине, полушария ее грудей рельефно выпятились вперед. Я погладил и помял их, и ее соски тут же потемнели и набухли.
- Сейчас я надену на Олю 20 прищепок. Это не очень больно. Особенно сначала. На сосочки и вокруг них. По бокам от подмышек до талии. И, конечно, на половые губки. Минут на 20, по количеству прищепок. Потом я собью их лопаткой. Это уже больнее. Особенно для соков и губок. Оля покажет, как нужно переносить эту процедуру. Тихо, скромно. Без громких вскриков. Слезинки разрешаются.
С этими словами я приступил к «процедуре». Нежными движениями я гладил тело моей рабыни, открытой для ласки и боли. Потом оттягивал кожу в нужных местах и прихватывал ее прищепками. Когда я закончил, Оля стала похода на новогоднюю елочку, украшенную разноцветными гирляндами.
- Теперь, Инга, чтобы тебе было не скучно, кое-что найдется и для тебя.
Я достал пару металлических зажимов, соединенных цепочкой и прикрепил их на соски зрительницы. Фиксаторы зажимов я закрутил почти до конца. Инга терпела, хотя дыхание ее участилось и губы сжались. Тогда я привесил на цепочку свинцовый грузик, подержал, а потом резко отпустил его. Цепочка резко дернула зажатые соски, вырвав чудное «Ах!» из груди девушки. Следующая пара зажимов разместилась на разведенных брусом губках. Я протянул через них прочный шнур, сильно оттянул зажимы вниз, вызвав довольно протяжный стон, и крепко затянул его под брусом. Таким образом, девушка оказалась плотно прижатой к брусу всей своей раскрытой вагиной. Теперь, чтобы ослабить давление на клитор, ей надо было тянуться верна цыпочках, но тогда зажимы начинали сильнее тянуть захваченные губки. Что ж, смотреть представление ей уже будет не скучно.
Назначенные 20 минут пошли. Но, естественно, их надо было кое-чем заполнить. Я взял вымоченные розги и стал размеренно пороть Олю по попе и спине, старясь не пропустить ни сантиметра. Рабыня покорно держалась, заставляя себя не слишком дергаться от ударов, чтобы случайно не сдвинуться с места. Глаза ее стали наполняться слезами, но стонов и криков пока не было.
Инга во все глаза смотрела на суровую по ее представлениям порку. Чтобы она имела представление о том, что чувствует Ольга, я подошел к ней, отвел вверх стянутые сзади руки, заставив наклониться вперед, и с десяток раз стеганул ее прутьями по низу спины и полушариям ягодиц. Она забилась, причинив себе дополнительные страдания внизу живота, и тонко закричала.
- Приличная рабыня не имеет права так верещать. Терпи! Смотри на Олю. Она же молчит и не дергается. А у нее даже руки свободны, и есть соблазн закрыться или потереть поротые места.
Я одобрительно кивнул моей девочке, и она нежно улыбнулась мне в ответ. Я погладил ее по щеке и нежно поцеловал в губы.
Через 20 минут Инга уже вовсю ерзала на «осле» в тщетных попытках устроиться хоть немного поудобнее и постанывала. Пальцы на ногах с непривычки болели и еле держали, она все плотнее оседала промежностью на брус, и режуща боль начинала занимать все ее сознание. Соски оттянулись вниз и побагровели. «Ничего, это еще цветочки, - думал я, - тебе еще ко многому придется привыкать».
- Ну, что ж, теперь собьем прищепочки.
Я подергал цепочку с зажимами на Ингиных сосках. От острой боли она дернулась всем телом и взвизгнула.
- Вот. А теперь посмотри на Олю.
Резкими ударами я поочередно сбил все прищепки. Соски и губки я не преминул сначала покрутить, чтобы оживить ощущения. Оля с блеском выдержала испытание, только несколько раз передернув плечами, когда я сбивал прищепки с наиболее нежных мест. Инга смотрела на нас несколько затравлено, но глаза ее все сильнее затуманивались. То ли в этом были виноваты выступившие слезы, то ли… Из приоткрытого рта вырывались глубокие вздохи, слегка похожие на слабые стоны. И в них явно была не только боль…
По моему плану пришло время для свечек. Не стану подробно описывать эту излюбленную нами игру. Скажу только, что через полчаса тело Оли было раскрашено всеми цветами воска, имевшегося у меня в подвале. А когда я приказал ей встать в стойку на плечах и широко раздвинуть ноги, я увидел в ее глазах неудержимое желание немедленно дойти до пика наслаждения. Девочка заслужила это, и я с силой ввел две свечи в ее щелку и анус. Горячий воск потек по ее половым губам. Она задрожала всем телом, кое-как удерживая стойку. Сильнейший оргазм накрыл ее, прокатываясь волнами, гораздо более горячими, чем струйки расплавленного воска. Оставив Олю наедине с ее ощущениями, я вернулся к Инге. Она была уже в каком-то исступлении. Ерзать она перестала, покорившись, наконец, боли. Я стал поливать ее спину, плечи, грудь, живот воском из жидкой свечи. От ожогов она встрепенулась, громко застонала, почти завыла. Я отложил свечу, взял плеть и стал быстро хлестать ее со всех сторон, не выбирая специально места ударов. Вдруг девушка рванулась изо всех сил, ее тело изогнулось дугой, и она стала кончать. Апогей наступил неожиданно для нее самой. Ее зрачки расширились, потом глаза закрылись, тело обмякло, и она громко зарыдала.
Я перевел взгляд на Олю. Она оставалась в том же положении – в стойке, со свечками в обеих своих дырочках. Оргазм отпустил ее, и она снова чувствовала, как расплавленный воск заливает самые нежные места у нее между ног. Но взгляд ее был прикован к Инге. В этом взгляде было слишком много чувства. Сострадание, соучастие, острый интерес, одновременно еле уловимое презрение и ощущение превосходства. Совершенная рабыня смотрела на начинающую ученицу, как смотрят на первокурсников без пяти минут дипломники. Мне пришла в голову шальная мысль: а если дать ей плеть?..
Вечером мы отдыхали в гостиной. Я читал книгу, Оля свернулась калачиком у моих ног. Инга же отбывала в углу завершающий урок. Она стояла на коленях на смеси пшена и соли. Ее руки были заведены за голову и пристегнуты к ошейнику. Это была поблажка. Если бы она не удержала руки, наказание было бы усилено. От непривычки и усталости девушка тихо постанывала.
-Ну, что ж, - сказал я, откладывая книгу. - Пора отдыхать, но перед сном я хочу немного развлечься. Инга! Вставай и выходи на середину комнаты. Ольга, подай мне плеть.
Инга неловко поднялась, кое-как на занемевших ногах прохромала на указанное место. Ее коленки были алыми и, видимо сильно саднили. Глаза ее были мокрыми от слез. Ничего, девочка, это только первый день…
- Инга, ты далека от совершенства. И перед сном ты получишь еще 25 ударов плетью за все ошибки, сделанные сегодня. Но я не стану тебя пороть. Это сделает Ольга.
При этих словах Оля, подававшая плеть, замерла, не понимая, что делать дальше.
- Оля, ты слышала? Двадцать пять ударов плетью. Приступай!
Ольга повернулась к Инге, потом со страхом оглянулась на меня. Ей никогда не приходилось выступать в роли наказывающего. Она всегда была только жертвой. А сейчас от нее требовалось бить другую девушку. Что делать? Ослушаться господина – этого она даже представить себе не могла.
Оля кое-как размахнулась и нерешительно хлестнула Ингу по заду.
- Нет! Сильнее! В полную силу. Это не в счет. Будешь халтурить – получишь в два раза больше.
Девушка закусила губу и, собравшись с духом, нанесла удар. Инга дернулась и вскрикнула. Оля хлестнула второй раз. Третий. Инга дергалась всем телом, пытаясь защититься от плети и громко кричала.
- Еще! И сильнее. Это не игра, а серьезная порка. Бей!
Какая-то хищная искра промелькнула в Олиных глазах. Она перехватила плеть поудобнее и стала наносить быстрые и резкие удары. По спине, ягодицам, груди, низу живота, стараясь задеть самые чувствительные места. Ей ли было не знать, как будет больнее!
После 16-го удара Инга заорала не своим голосом и рухнула на корточки, сжавшись в комок. Ольга по инерции нанесла еще один удар. Потом, вдруг, как будто опомнилась, схватила плеть двумя руками. На ее раскрасневшемся лице отразилась гримаса ужаса. Она отскочила от Инги, бросила плеть, обхватила себя руками.
- Нет, хозяин, нет! Мне нельзя! Я не могу! Пожалуйста! Простите! Накажите меня, только не надо…
Она опустилась на колени и зарыдала.
- Ты сказала мне «нет»? Я не ослышался? Хорошо. Сейчас я закончу с Ингой, а ты пока подумай, что ты сделала. В принципе я должен тебя прогнать. Но тут не совсем обычный случай… Сначала ты получишь 50 плетей, а потом мы поговорим наедине.
Я поставил Ингу на ноги и почти машинально закончил наказание.
- Моя рабыня опозорилась при тебе, - сказал я ей. - Я обещал наказать ее за плохую работу. Это я сделаю при тебе. А потом ты отправишься в спальню и будешь ждать меня там.
- Ольга, займи свое место.
Девушка поспешно прошла на середину, встала прямо и завела руки за голову. Она готова была как угодно заглаживать свою вину, и всем своим видом демонстрировала это.
Я порол ее жестоко. Плеть ложилась на свежие следы, оставшиеся от «показательных выступлений». Скользящие удары рассекали кожу, оставляя за собой капельки крови. Вначале девушка старалась не кричать, но вскоре уже не могла сдержаться. Ее воли хватало только на то, чтобы не сойти с места и не расцепить побелевших от напряжения рук, не попытаться закрыть тело от ударов. Инга, во все глаза глядевшая на эту экзекуцию, невольно сжималась при каждом новом крике, вырываемом беспощадной плетью.
Ольга же, несмотря на боль, радовалась каждому удару, тому, что ее пороли, не жалея. Боль означала, что хозяин еще хочет ее наказывать. Что есть еще шанс остаться в его доме, несмотря на ослушание. Пусть ей будет еще больнее, она вытерпит, только бы не выгоняли!
Последний удар упал на мокрое от пота и крови тело. Я опустил руку. Мы оба тяжело дышали. От усталости, от напряжения, от пережитого возбуждения. Мне ужасно хотелось ее трахнуть, но я не должен был этого делать. Воспитание требовало жертвы.
После того, как Инга ушла в спальню, я разрешил Оле опуститься на пол. Она благодарно посмотрела на меня, уселась на пятки, раздвинув ноги положив руки ладонями вверх на колени. Глаза ее были наполнены слзами, нов них светилась надежда.
- Почему ты остановилась? Я видел, что ты чего-то испугалась. Испугалась так сильно, что решилась ослушаться.
- Я… не смогла. Бить другого – это… - она замялась, - страшно.
- Не ври мне. Тебе стало страшно не поэтому. Тебе понравилось пороть другую девушку. Ты даже стала входить в раж. И ты испугалась того, что тебе хотелось продолжить порку. Так?! Только честно. Это твой последний шанс оправдаться.
- Да, господин. Мне хотелось бить ее еще. Я поняла это после нескольких ударов. Она так кричала и дрожала. Я почувствовала, как завожусь. Но я же Ваша рабыня. Я хочу остаться рабыней, а тут такое… Что же мне делать? Не прогоняйте меня, пожалуйста! Я боюсь.
- Глупая! Это совсем не страшно. Просто тебе нравится и то, и другое. Так бывает, и не так уж редко. Ты выросла. Теперь ты можешь быть рабыней-воспитательницей. Я рад этому. Только не смей больше даже в мыслях ослушаться меня. Ты должна будешь научиться наказывать Ингу, в мое отсутствие ты будешь ее учить. Только тебе придется сдерживать себя. Ты знаешь по своему опыту, как сделать больнее. Но она еще не готова. Мы вместе научим ее быть рабыней. Что ж, теперь у тебя есть подруга. Надеюсь, ты думаешь о ней именно так.
- Да, господин. Она мне нравится. Я сделаю все, что Вы прикажете. Я просто боялась, что Вы увидите, как мне понравилось наказывать, и я не смогу быть Вашей рабыней.
Я погладил ее по голове и нежно поцеловал.
- Я прощаю тебя. Но сегодня и еще целый месяц ты будешь спать у входной двери. В знак твоего позорного испуга. А завтра начнется наша новая жизнь. Теперь нас трое.
… Оля пошевелилась, стараясь устроиться чуть удобнее. Завтра ее ждет новая роль. Роль рабыни и учительницы одновременно. Она представила себе, как будет наказывать и ласкать свою ученицу. А потом хозяин будет наказать и ласкать ее. Их обеих. Она счастливо улыбнулась. Она сможет, ее позорный поступок будет исправлен. Счастье иметь Хозяина останется с ней. С ними. Втроем.