К машине она шла, пошатываясь и почти ничего не видя из-за застилавших глаза слез. Когда она села, уже привычно вздрогнув от впившихся кнопок, я завел ее руки за спинку сидения и защелкнул их наручниками. Потом я достал пульт и безжалостно включил вибратор на полную мощность. Безумный взгляд моей рабыни и крупные слезы, покатившиеся по щекам, доставили мне большое удовольствие. Она выла и билась в судороге мучительного оргазма почти до самого дома. Когда я выключил вибратор, Оля безвольно обвисла всем телом, окончательно лишившись сил.
Я практически выволок ее из машины, расстегнув наручники, и втолкнул в калитку. Она упала в снег и несколько минут лежала, наслаждаясь успокаивающим холодом. Потом мой приказ заставил ее подняться, сбросить одежду и обувь и на четвереньках поползти через сугробы к дому. Ее малиновое тело, покрытое сплошными царапинами и мокрыми разводами пота, представляло довольно жалкое и от того такое притягательное зрелище. Внутренняя поверхность бедер была густо залита соками из ее влагалища. Я шел за ней, слегка постегивая ее зад хлыстом. Так мы и вошли в гостиную.
Когда я снял с нее ремешок, туго врезавшийся в промежность, из ее блестящей от влаги вагины выскользнул и упал к моим ногам мокрый гладкий вибратор. Я приказал ей нагнуться, развести ноги, и извлек затычку из ануса. Оля непроизвольно застонала и опустилась на пол. Освобожденная от игрушек и колец, она лежала на ковре у камина, блаженно вытянувшись. Глаза ее светились благодарностью за позволенный отдых. Я нежно гладил ее. Эта идиллия продолжалась около часа. Наступил вечер, а с ним пришло и время перейти, наконец, к настоящему наказанию за Олин утренний проступок.
Когда рабыня встала на колени и приняла позу покорности, я сказал:
- Сегодня ты совершила серьезный проступок, не оправдав моего доверия. Мне не нужна рабыня, которая не выполняет моих приказаний. Но я люблю тебя и готов дать тебе шанс. Тебе придется выдержать длительное и жестокое наказание, во время которого я не стану останавливаться и не буду обращать внимания на твое состояние, пока не закончу полностью. Я знаю, что сегодня ты уже сильно измучена, но это меня совершенно не трогает. Ты не будешь знать заранее всего, что  я с тобой сделаю. Наказание продлится не меньше 4-х часов. После этого на твоем теле не останется ни одного нетронутого кусочка. Будет порка, будут иглы, прижигания, горячий воск… Я возьму тебя, если захочу, и не дам тебе кончить, если не захочу. Потом ты проведешь трое суток в камере на соломе, закованная в кандалы, без воды и еды. Я буду приходить и наказывать тебя, если захочу. Ты будешь «гулять» на морозе столько, сколько я посчитаю нужным. Если ты выдержишь наказание достойно, я прощу тебя и забуду о твоем проступке. Тебе же будет напоминать о нем клеймо на твоем лобке. Я выжгу его каленым железом, когда закончится срок твоего заточения. Надеюсь, что во время наказания я получу достаточно удовольствия, чтобы пожелать простить тебя. А теперь ты должна либо согласиться и просить меня о наказании, либо немедленно покинуть мой дом. Я жду.
Пока я говорил, Оля не смела поднять на меня взгляд, но я знал, как расширились ее глаза при мысли о том, что ее ждет. Она дрожала всем  телом, воображая, на что может хватить моей фантазии. Боюсь, что дрожала не только от волнения и страха, но и от возбуждения законченной мазохистки. Я не сомневался в том, какой выбор она сделает. И она сказала, протянув ко мне руки и склонившись к полу:
- Хозяин, Ваша рабыня не заслуживает жалости за свой проступок. Прошу Вас о милости, накажите меня так, как посчитаете нужным. Я умоляю не останавливаться и закончить наказание в любом случае. Я надеюсь заслужить Ваше прощение. Недостойная рабыня умоляет наказать ее как можно сильнее!
Еще через час Оля стояла передо мной, готовая спуститься в мой подвал. Она проделала все необходимые процедуры: душ, клизма, дополнительная эпиляция. Я терпеть не могу растительности на женском теле, и всегда внимательно слежу, чтобы кожа рабыни была гладкой-гладкой во всех местах. Когда Оля только пришла ко мне, на ее лобке волосы росли довольно густо. Она подбривала свою киску, но мне этого было мало. Я хорошо помню, как первая эпиляция стала для нее чувствительным испытанием. Я же тогда сам безжалостно удалил волоски с ее промежности, под мышками, на ногах. Тогда она кричала и плакала. Теперь Оля делает все сама. Я провел рукой  по ее животу, спустился к половым губкам, поиграл ими. Малейшая шершавость стала бы поводом для дополнительного наказания. Но на этот раз все было в порядке. Я приказал рабыне нагнуться и исследовал чистоту ее ануса. На латексной перчатке не осталось ни единого пятнышка. Я дал ей вылизать палец. Придирчиво осмотрел ее прическу. Ее пышные волосы были собраны в пучок, чтобы ничто не закрывало шею и плечи. Я гладил ее кожу, предвкушая, какие следы оставлю на ней при помощи разных орудий, причиняющих боль, много боли… Черные кожаные браслеты и поножи со стальными вставками и серебристыми кольцами плотно охватывали конечности девушки. Я сковал ей руки за спиной, пристегнул цепь к ошейнику и повел вниз, в мой и ее любимый подвал.
Я начал с простого. Оля стояла посреди комнаты с заведенными за голову руками, а я разогревал ее флоггером, нанося удары поочередно спереди и сзади, опускаясь к ногам и поднимаясь к предплечьям. Девушка время от времени морщилась, когда хвосты флоггера задевали наиболее чувствительные места. Это была просто разминка. Когда ее кожа равномерно порозовела, я повел ее к лавке для лежачей порки.
Моя рабыня лежала, растянутая на лавке лицом вниз, я не спеша, стегал ее вымоченными в соленом растворе розгами. Я всыпал ей 30 розог по спине, попе и бедрам. Кожа заалела. Умиротворяющий свист прутьев не нарушился ни одним стоном. Оля могла вытерпеть гораздо больше и пока только сжимала губы при ударах. Свежие полоски ложились поверх следов от дневного и утреннего уроков. Картинка начинала мне нравиться. Я перевернул девушку на спину и прошелся гибкими прутьями по ее груди, животу, лобку, внутренней и передней поверхности бедер. Несколько раз она сдержанно зашипела, впрочем довольно тихо. Это было хорошо.
Отвязав девушку от лавки, я, не делая перерыва, подвел ее к косому кресту у стены. Это был обычный деревянный «андреевский» крест, но несколько усовершенствованный. По всей его лицевой поверхности были часто-часто вбиты заостренные гвозди. Прикованной рабыне, чтобы избежать контакта гвоздей с обработанной уже и от того чувствительной кожей, приходилось удерживать свое тело и не прижиматься к кресту. Впрочем, при длительном и сильном наказании это было практически невозможно, и мои гвоздики вносили свою лепту, добавляя боль с той стороны, которая могла бы в противном случае временно отдохнуть.
Оля была прикована к кресту спиной. Пришло время украсить ее нагое тело прищепками. 20 прищепок поочередно защемили ее груди, соски, бока, подмышки, промежность, половые губы. Пока прищепочки начинали свою неспешную работу, я разжег спиртовку и приготовил длинное тонкое шило с деревянной ручкой. Девушку ждало нечто горяченькое. Я слегка накалил шило и провел его острием по коже на животе, чуть ниже талии. Оля непроизвольно дернулась, со всего размаха прижавшись спиной к ощетинившемуся кресту. Невольный вскрик порадовал мой слух. Я снова накалил шило и, уже не спеша, провел им по низу живота. Девушка снова рванулась, ощутив всю прелесть острых гвоздиков сзади и горячего металла спереди. Я продолжал свою игру, накаливая шило все сильнее и прижимая его все плотнее к коже девушки на животе, груди, руках, бедрах. Через несколько минут она уже не могла сдержаться и начала кричать в полный голос. Боль становилась для нее почти нестерпимой. Но мне этого было мало. Я стал втыкать раскаленное шило в мягкие ткани ее тела. Это была уже настоящая пытка. Оля визжала и рвалась в оковах, что было сил. Впрочем, это только усиливало ее страдания. Но вместе с болью в ее теле нарастало возбуждение подлинной мазохистки. И когда горячая игла с шипением втыкалась в ее грудь, бедро или ягодицу, по ее телу пробегала судорога страсти. Крик боли сливался со стоном наслаждения. А когда я добрался до лобка и половых губ, она уже билась в мучительном оргазме. Я последний раз медленно всадил красное от жара шило в ее нижнюю губку, а потом объявил небольшой перерыв.
На некоторое время стало совсем тихо, слышалось только тихое дыхание девушки, в котором изредка проскальзывали робкие всхлипы. Ее тело обмякло, отдыхая от боли. Потом дыхание снова стало более частым и громким. Прищепки, которые она почти не чувствовала из-за пытки горячим металлом, дали о себе знать. Защемленная кожа саднила и горела. Эта боль никуда не уходила, не становилась слабее или сильнее. Защемленные места постепенно немели. Девушки слабо извивалась. Пора было снимать прищепки. Но я собирался сделать это достаточно болезненным способом – сбить лопаткой. Первым делом я добросовестно покрутил и подергал каждую прищепочку. При этом Оля вздрагивала и стонала. Боль снова прихлынула к защемленным местам. Я взял лопатку, примерился и резким ударом сбил первую прищепку с талии девушки. Ее вскрик дал мне понять, что я на правильном пути. Я не спешил, получая удовольствие от каждого нового крика и давая Оле прочувствовать до конца боль в тех местах, откуда на пол падала очередная прищепка. Когда я сбивал их с сосков и половых губ, девушка уже не могла сдержаться и кричала во весь голос. Ее тело дергалось вперед, напарываясь при обратном движении на гвоздики сзади. Это было хорошо и красиво. Закончив процедуру, я сильными движениями размял ее кожу и, чтобы закрепить ощущения, прошелся плетью по всей передней части ее тела.
Теперь пришло время перевернуть мою жертву. Я отстегнул браслеты и позволил ей пару минут постоять свободно. Девушку пошатывало. Я взял ведро и окатил ее с головы до ног холодной водой. Слезы брызнули из Олиных глаз. Я приказал ей нагнуться, стоя спиной к кресту, и пристегнул руки к нижним концам перекладин. Затем я поднял ее за ноги и пристегнул их в верхнем положении. Теперь рабыня была распята головой вниз, лицом к кресту. Удерживать тело в таком положении было очень трудно, и истерзанная спереди кожа девушки немедленно ощутила острое прикосновение моих гвоздиков. Я не стал тянуть время и, взяв в руки бич, стал обстоятельно и сильно пороть ее спину, бедра, ягодицы. В этом положении было очень удобно стегать ее киску, и я не упустил этой возможности. Бич особенно удачно ложился на мокрое тело, плотно прилегая к коже. Я менял удары, время от времени протягивая бич по телу. На коже оставались кровавые следы. Оля кричала, хрипела, билась в судорогах. Ее тело напряглось до предела, и она бурно кончила после нескольких подряд ударов по половым губам и клитору.
Я отцепил ее ноги, подставил валик на подпорках, и Оля оказалась лежащей в положении высокого мостика. Теперь снова пришло время горячего. Я зажег подсвечник из трех свечей, и стал покрывать грудь, живот и передние части бедер девушки каплями плавящегося воска. Горячие капли падали на свежие следы наказания, отчего эффект значительно усиливался. Я покрыл ее тело красивым восковым узором, а потом, взяв большую жидкую свечу, обильно полил ее кожу. Душераздирающий вопль прокатился по подвалу. Я не хотел больше сдерживаться, и тут же глубоко всадил свой давно стоявший член в ее влагалище. Я трахал ее сильно и жестко, не обращая внимания на стоны боли. Я кончил, не дав ей дойти до вершины наслаждения. Ее возбуждение, не найдя выхода, доставило ей новую муку. Не останавливаясь на достигнутом, я вернул девушку на крест, снова распяв ее вниз головой, и стал капать воск на ее попу, спину и внутреннюю часть бедер. Когда жидкая свеча пролилась на ее поднятую вверх промежность, она зарыдала. Я взял две толстые свечи, вогнал их на треть в ее анус и влагалище, зажег, и, усевшись поудобнее, стал отдыхать, получая удовольствие от прекрасного зрелища. Горячие капли медленно стекали по свечкам и неспешными струйками растекались по половым губам и ягодицам, непрерывно обжигая вспухшую от порки кожу. Оля рыдала непрерывно. Я потушил свечки только тогда, когда они оплавились почти до самых отверстий, в которые были вставлены. Воск застыл на теле, и я сбил его ударами плети.
После этого я отцепил рабыню от креста, сковал ее в позе кабанчика и дал ей спокойно полежать минут 20. Впрочем, положил я ее не на подстилку и не просто на голый пол. Специальная площадка была усыпана металлическими шариками и острыми канцелярскими кнопками. Так что «отдых» получился своеобразным.
Следующей я объявил пытку на испанском осле. Посадив девушку верхом на трехгранный брус, повернутый острой гранью вверх, я крепко привязал ее голени к бедрам. Скованные сзади руки, были вздернуты на дыбу. Острый брус, что есть силы, впился в ее разведенную щель. Опереться было не на что, и клитор под собственным весом тела плотно вжался в безжалостное дерево. Прицепив остренькими крокодильчиками грузики к соскам для полноты ощущений, я оставил Олю мучиться на осле. Ее стоны и плач доставили мне очередную порцию удовольствия. Через 15 минут она стала умолять меня прекратить эту пытку, уверяя, что не выдержит. Тогда я взял плеть потяжелее, и стал хлестать свою жалкую рабыню спереди и сзади. Частые сильные удары добавили ей боли, но все же отвлекли на себя часть ощущений. Так она провела на осле еще полчаса. Когда я снял ее со станка, вся ее промежность была прочерчена глубокой багровой полосой, которая местами кровоточила. Оля почти не держалась на ногах. Все ее тело было покрыто кровавыми полосами, следами ожогов и засохшим потом. Я снова окатил ее водой, но она почти не подействовала. Приказав девушке опуститься на колени, я втолкнул член ей в рот, и, схватив за волосы, стал двигать ее голову, вгоняя член почти до самого горла. Скованные сзади руки не давали ей помешать мне. Я обильно кончил ей на лицо и в рот. Избитая, униженная, перепачканная спермой, девушка стояла передо мной на коленях. Ее беспомощность  казалась мне трогательной. Я испытывал к ней нежность, но тяжесть проступка требовала закончить наказание. Впрочем. Оставалось немного – порка кнутом.
Оля была подвешена за руки на свободном подвесе. Ее ноги были связаны в лодыжках, сложенных крест-накрест. Это лишало ее возможности свести ноги и защитить от ударов самые чувствительные места между ног. Я размотал длинный плетеный кнут, размахнулся и нанес первый удар. Кнут обхватил бедра девушки, прочертил на них глубокую полосу и вернулся ко мне, вырвав истошный крик из ее груди. Я бил то слева, то справа, обходя свою жертву спереди и сзади. То подходил ближе, и кнут оборачивался вокруг женского тела, то отходи назад, и конец кнута резко щелкал по назначенной ему цели. Оля вопила непрерывно. Я бил ее, не считая ударов, не щадя, в полную силу, и тут уж было не до секса. В конце концов, где-то после 40-50-ти ударов, она все же потеряла сознание. Я по инерции ударил ее кнутом еще несколько раз и остановился. Моя рабыня висела посреди подвала, обмякнув, безвольно опустив голову на грудь. Ее тело медленно поворачивалось на закрутившейся веревке. Я снял ее с подвеса, кое как привел в чувство, и объявил, что пытка закончена.
Сняв браслеты, я заковал девушку в тяжелые кандалы, соединив ножную и ручную цепи, и повел, а вернее потащил ее в камеру. Там я бросил ее голую на неприкрытую жесткую солому, приковав ее ошейник цепью к кольцу в стене. Довольно короткая цепь не позволит ей встать. Она сможет только лежать или стоять на коленях. Впрочем, стоять у нее сейчас просто не было сил. Я сделал ей поддерживающий укол, закрыл решетку на замок и оставил девушку в одиночестве, в полной темноте. Три дня проведет она здесь без еды и воды. За это время ее раны начнут подживать, покрываться корочкой. Грязное истерзанное тело станет нестерпимо зудеть, волосы сваляются. Ее вид станет совсем жалким. Каждый день я буду выводить ее на улицу, голышом гулять по снегу. Во время морозной прогулки я стану «согревать» ее плетью. Это не даст ей ни на минуту забыть о выдержанном наказании. И только через три дня я насовсем выведу ее из камеры, раскаленное железо оставит несмываемый отпечаток на ее теле. А когда она немного отойдет от обжигающей, сводящей с уча боли, впущу в дом и объявлю о прошении. Она будет плакать от радости и лизать мне ноги. Что ж, она заплатила хорошую цену за право быть моей рабыней.
Моя милая, голая Оля, я буду снова и снова наказывать и мучить тебя. Мы оба будем изнемогать от острого сексуального наслаждения. Моя рабыня, моя жертва, я люблю тебя!